Промозглым утром, зажав волю в кулак, я села в  машину и повезла дочь Соню в детскую психиатрическую больницу.

Скажу сразу, до этого момента я не знала о том, что существует ДЕТСКАЯ психиатрия.

В тот день, 3 декабря 2008 года, Соне исполнилось ровно три с половиной года.

В больницу мы поехали, потому что поведение  дочери  терпеть я  уже не могла. Понимала, что-то идёт не так, но не понимала что делать.  Благодаря связям на Первом канале, где тогда работала, знающие люди организовали  встречу с главным детским психиатром хорошей больницы — Шевченко Юрием Степановичем.

Когда мы с Соней зашли в кабинет к профессору, я  отключила свой мобильный телефон.

Врач два часа наблюдал за Соней, пытался с ней заговорить или получить её реакцию на картинки, игрушки, игры… Соня ни на что не реагировала.  Она жила своей жизнью. Бродила по просторному кабинету не поднимая глаз от пола, как свободный электрон.

В конце встречи Юрий Степанович сказал: «У вашей дочери атипичный аутизм».

Дальше была тишина. Точнее так, у меня было чувство что я провалилась в черную трубу и лечу-лечу-лечу.

Вышли мы с Соне из кабинета и я на автомате  включила мобильный телефон.

Мгновенно раздался звонок. Звонила коллега по работе. Голос Лены я сразу не узнала, он был глухой, прибитый к земле. Лена сказала: «У Ивана Михайловича сын разбился».

Иван Михайлович  был нашим руководителем, а его сын в тот несчастный, декабрьский день попал в автомобильную аварию.

Парню было чуть больше двадцати.

Я буквально осела.

Потом еле встала и пошли мы с Соней на выход из психиатрической больницы.

И вот я еле-еле иду на ватных ногах по заснеженной, серой Москве с ребенком, у которого теперь есть непонятный для меня диагноз. Непонятный — значит страшный.

Иду, веду Соню за руку и вдруг понимаю: ладошка у Сони тёплая!

И дальше по жизни, какая бы фигня не случалась я думаю только об одном: «Ладошка тёплая или нет?»