Юрий СупоницкийНедавно мне на глаза попалось два текста. За правдивость первого ручаться не могу. Второй — исторически известный факт.
Первый был рассказом священника об исповеди немецкого солдата, который участвовал в расправе над жителями гетто. Дело было в Варшаве. Солдат описывает, что прямо на него выскочила маленькая девочка, лет пяти-шести. Офицер скомандовал ему «убить». И солдат заколол ее штыком, среагировав моментально. Девочка задохнулась, глядя ему в глаза. А дальше у него снесло крышу. Он понял, что совершил нечто невообразимое, побежал, свернул за угол и увидел того самого обер-лейтенанта, которого ранили и который просил о помощи. И вместо того, чтобы помочь, солдат несколько раз ударил его штыком.
Солдат побывал в советском плену, вернулся домой, но так и не женился. Двадцать лет спустя он исповедался священнику. У него не было детей, он сказал, что не смог бы смотреть им в глаза. Священник, рассказывая об этом, сказал, что не нашел для солдата слов утешения и тот повесился через неделю. Священник описал это так: “Я боюсь это говорить, но, наверно, он поступил верно”.
Второй относится к той же войне. Немецкий «ас» Франц Штиглер поднялся на перехват “Летающей крепости”. Американский бомбардировщик был подбит, и немец без труда догнал его. Приблизившись, он увидел, что “крепость” в ужасающем состоянии и с трудом держится в воздухе. Сбить ее не представляло проблем. Для Штиглера это означало тридцатую воздушную победу и железный крест. Штиглер не стал атаковать “Летающую крепость”, однако попытался принудить к посадке. Когда американцы отказались, он проводил их до линии фронта, чтобы немецкие зенитчики не тронули бомбардировщик и вернулся домой, сказав, что никого не нашел.
С его точки зрения эти американцы были сродни летчикам, выбросившимся с парашютом. Вышедшим из сражения. Тем, атаковать кого бесчеловечно. Много лет спустя, после войны его нашел командир той самой “Летающей крепости” Чарльз Браун, они стали близкими друзьями и оставались ими до самой смерти с разницей в несколько месяцев.
Что я нашел в этих двух совершенно разных историях?
Франц Штиглер был свободным человеком. Он поступил по совести, и был милосерден к врагу, который не мог защищаться. Он не был пацифистом, после того эпизода продолжал сражаться. И убивать. Он не был нацистом по убеждениям, но защищал свою родину. И у него была внутренняя свобода проявить благородство.
Солдат из первого рассказа оказался рабом приказа. Рабом дисциплины. И конфликт между исполненным приказом и совестью убил его. Но у него была совесть, которая знала, когда он преступил долг солдата и стал чудовищем.
Я специально выбрал немцев для этого текста. Потому, что Германия во Второй Мировой Войне ассоциируется у нас с абсолютным злом. Германия, нацизм — да. Люди, которые были по ту сторону фронта — не всегда. Я не знаю, что делал Штиглер в оставшееся время. Бомбил ли санитарные эшелоны, например. Надеюсь, что нет. Ослушался бы он приказа, если бы его отдал прямой командир в бою? Не уверен, но хочется верить, что да. Или стрелял бы мимо. Война вообще грязная штука. Просто иногда у человека на войне есть возможность остаться человеком, а что он выбирает — его личное дело.
