В Украине на полицейские участки, особенно в маленьких городках, уже давно смотрят как на пыточные. Достаточно вспомнить недавнее происшествие в Кагарлыке Киевской области. В ночь на 24 мая там была изнасилована местная жительница Неля Погребицкая. Прямо в райотделе полиции. Более того, ее пытали с помощью сигаретных окурков, ножа и противогаза.  Данный случай стал прецедентом, когда случившееся было предано широкой публичной огласке. 

Это интервью дала Who is Who Елена Сотник — адвокат Нели и  депутат Верховной Рады прошлого созыва. А спустя пару дней после беседы общественность всколыхнул новый случай: 31 июля в поезде Мариуполь-Киев на другую женщину, Анастасию Луговую, ехавшую с сыном, набросился пьяный пассажир, который ее сильно избил и пытался изнасиловать. Примечательно, что проводники (которые даже не намеревались ей на первых порах помочь, поскольку насильник утверждал, что бьёт «просто свою жену»!) на выходе из поезда уговаривали женщину не обращаться в полицию. 

К слову, Стамбульская конвенция, которая обязывает государство уделять должное внимание домашнему насилию, уже достаточно долгий срок лежит нератифицированная в Верховной Раде. Причина: украинский Совет церквей забраковал встречающееся там слово «гендер»… 

ДО КАКИХ ПОР ЭТО БУДЕТ ПРОДОЛЖАТЬСЯ?! Как обязать людей, призванных защищать общественный порядок и благополучие, стать достойными нашего доверия? Возможно ли это в принципе?

— Елена, я прочитала всю доступную информацию по процессу, и создалось такое впечатление, что суть дела – совершённое зверство – как-то теряется в процессуальных моментах…  

— Это категория особо тяжких преступлений, они могут расследоваться до полутора лет. Изнасилование само по себе сложное с точки зрения доказывания. Но других вариантов наказать виновных у нас нет, кроме как расследовать это надлежащим образом. По пыткам правоохранителями в Украине тоже очень мало приговоров. Подозреваемые Николай Кузив и Сергей Сулима не признают свою вину, Кузив — главный фигурант дела — вообще подал на неё встречное заявление за лжесвидетельство: что её заявление заведомо неправдивое. Ну, это просто один из методов тактики защиты.

В Украине другие такие дела мне не известны, и они никому не известны – в этом и состоит прецедентность и громкость дела. Мы понимаем, что полиция это орган, которого все боятся, и если даже там что-нибудь происходит, мы этого никогда не знаем. Правозащитные организации, которые занимаются проблемой пыток, представили статистику за 2018 год (за 2019-й и 2020-й ещё не готова) что в Украине было зафиксировано 65 тысяч фактов пыток! Из них официально полицией расследуется сотая часть, а приговоров вообще единицы. Большей частью эти дела спускаются на тормоза и даже не доходят до судов.

Тактика следствия сейчас следующая: максимально полно восстановить события и, кроме экспертиз, подтвердить их свидетельскими показаниями. Плохо, что медицинское освидетельствование не было сделано непосредственно после изнасилования – так как Неле в двух медучреждениях отказали (Кагарлык и Обухов не хотели связываться с полицией!), и только в третьем, в Украинке, оно было проведено, спустя почти двое суток. И то, меддокументации в полном виде нету, как она должна быть. Нужен повторный допрос фельдшера, осматривавшего Нелю, нужен допрос докторов, которые отказались её принимать… Нужно ещё раз допросить её приятеля, который забирал Нелю после случившегося и на первом допросе сказал, что она была в нормальном состоянии. Нужно доказать, что он врёт и лжесвидетельствует в пользу группы должностных лиц… Важно установить весь круг причастных лиц и все обстоятельства. 

Также уже выявлены другие эпизоды, и есть другие потерпевшие – более ранние, соответственно, их сложнее доказать. Но прокуратура пошла на принцип: хотят их системно доказывать и системно заходить в суд. Есть, конечно, здравое зерно в том, чтобы показать системный характер подобного поведения, что это постоянная была практика. Но с точки зрения доказывания это больше времени, усилий и проблем.

— Кроме объединения дел в одно – какие Вы видите проблемы следствия?

— Государственный следственный орган ГБР – Государственное бюро расследований – возник не так давно, и большинство следователей там новые, далеко не все имеют достаточный опыт, особенно в такой категории дел, как пытки правоохранительными органами. Практика у них достаточно ограниченная, и я переживаю за верность самой тактики следствия. Так как я на неё особо не влияю: да, мы можем подавать ходатайства, можем надеяться, что они будут удовлетворены по каким-то действиям, а по каким-то ведь и нет! Так что я переживаю ещё и за глубину следствия – не так за эффективность, как за глубину. Считаю, что в таком деле на одни экспертизы полагаться нельзя, нужны ещё другие способы доказывания. Вот сейчас мы ждём результатов телефонных траффиков… Нужно идти глубоко и сделать так, чтобы к нам от судьи не было вопросов. 

Ключевая тактика их, как я могу предугадать, будет разбивать все доказательства, особенно если они собраны с нарушениями. Естественно, для нас супер-важно, чтобы были собраны правильно, в полном объеме, чтобы вопросы к экспертизам были поставлены чётко и правильно.

У представителей потерпевших не сильно много инструментов влияния. Мы пытаемся идти через ходатайства и через публичную позицию, чтобы общество не сбавляло внимания к этому делу. Потому что практика по всем резонансным делам показывает: как только общество забывает, тут же дело сыплется. Как было под Переяславом-Хмельницким по убийству 5-летнего Кирилла Тлявова: общественный интерес снизился – тут же как попало подали материалы в суд, а они были некачественные, и теперь может быть такое, что эти люди просто понесут минимальную ответственность как за «хулиганку». 

— Елена, много раз приходилось слышать, что правовая система и законодательство у нас идеальные. Это так? 

— Нет. На самом деле, она достаточно слабая и точно не нацелена на то, чтобы защищать потерпевших – она больше защищает участников системы. А правоохранительные органы это ее участники. То есть, законодательство у нас сформировано так, чтобы система оставалась стабильной, закрытой, и старается никого в ней не дискредитировать – по крайней мере, официально. А потерпевшие всегда у нас самая незащищённая категория людей. 

В прогрессивных европейских странах, где я изучала дела против правоохранительной системы, люди более защищены хотя бы технически – тем, что все следственные действия фиксируются на камеру. Если там что-то случится, и чтобы внутренняя служба безопасности на это не отреагировала – я почти уверена, что это невозможно. Понято, что они прошли долгий период становления такой системы. Но когда в той же Грузии была реформа полиции, первое, что у них появилось, это нагрудные камеры, которые работают всегда, независимо от того, что происходит. В Украине, которая как бы провела ту же реформу, полицейские патрульные могут себе позволить вообще не включить эту камеру и сказать: ну, она разрядилась. У меня лично такие случаи были в практике. Хотя в обязательном порядке в Законе про полицию установлено наличие камер как техустройства, но там не установлено их обязательной работы!

В Украине, как только ты ступил ногой в полицейский участок, то сразу попал как бы в Бермудский треугольник. Может, тебя бьют, на тебя давят (пришёл ли ты на приём или же для следственных действий) – никому об этом не станет известно, потому что видеокамера стоит, чаще всего, только на входе. Кстати, фиксирует ли она происходящее в данный момент времени, не ясно, и у кого сохраняются эти записи, тоже не понятно. И если нарушили твои права, то защитить себя очень тяжело. 

— Когда Вы были народным депутатом Украины, неужели не было возможности подкорректировать законодательство в этом направлении?

— Со стороны МВД было очень жёсткое сопротивление даже минимальному укреплению прав граждан, любой попытке помочь им защищать себя от произвола правоохранительных органов. Чаще всего очень жёстко оппонируют и не дают возможности вносить изменения – да и профильный правоохранительный комитет просто не пропускает такие законодательные инициативы. Лично у меня было несколько таких законопроектов: про идентификацию полицейских, про те же камеры, что они должны работать постоянно с того момента, как полицейский вступил на смену, и что у граждан есть возможность получить записи безусловно. Ответственность за то, что камера разрядилась, также была у меня чётко прописана на полицейском.

Понимаете, профильный комитет состоит, как правило, из бывших представителей МВД или из людей, которые каким-то образом защищают эту систему. А для того, чтобы любая законодательная инициатива появилась в зале, ей надо сначала пройти профильный комитет. Поэтому любая инициатива, которая могла ограничивать полицию или создавала дополнительные гарантии для граждан в отношении произвола правоохранительных органов, всегда блокировалась на уровне комитета.

— Можно ли изменить эту ситуацию, какие есть рычаги?

— Это вопрос ответственности политиков. Если министр МВД продолжает оставаться при всех властях на своём посту, это же значит, что у него серьёзная поддержка в политических кругах, лобби, депутаты не голосуют потому, что либо они его боятся, либо у них есть какой-то конкретный интерес.

— Арсен Аваков как бы снял с себя ответственность, сказав, что такие случаи пыток есть в каждой стране.

— Я не думаю, что это соответствует действительности. Я слабо себе представляю, чтобы в Германии, Нидерландах, Бельгии в полицейских участках насиловали женщину. Я допускаю, что есть преступления, совершённые полицейскими – да, это правда, мы не уникальная в этом плане страна, все видели ситуацию в той же Америке в последнее время. Но когда человека приглашают на допрос и потом это превращается в пытку и насилие – я не могу себе этого даже представить в Европе. По крайней мере, за пять лет моей работы в Европейской миссии с ЕАМом никто такого кейса не вспоминал.

— А сейчас общественное внимание на должном уровне? 

— Не могу так сказать. Оно имеет тенденцию загораться и очень быстро угасать. В момент, когда был максимальный резонанс, Аваков сказал, что люди понесут ответственность, чуть ли не все будут уволены. Прошло 2 месяца, и 15% из 40 переаттестованых кагарлыцких полицейских не просто не уволены, а даже получили повышение! По факту уволены только 4 человека, которые сейчас получили подозрение в этом преступлении. Все остальные остались на своих местах и будут благополучно переведены в Обухов и продолжат свою работу в правоохранительных органах. Да, участок расформировали, но это ничего не значит, качественно это ничего не изменило… Все прошли переаттестацию и часть получили повышение, начальственный состав вообще никак не затронут – да это просто плюнули обществу в лицо! Цинично, никого не стесняясь, 2 месяца спустя после громких «правильных» заявлений сделали всё наоборот, вообще не боясь никакой ответственности, общественного недовольства и резонанса. 

— Елена, возвращаясь к теме видеофиксации:  была ли камера в Кагарлыцком участке?

— Была только на входе. В кабинете, где проводятся следственные действия, не было. Камера зафиксировала, как Неля с Кузивым зашла и как её Сулима ранним утром вывел, но… она же не голая вышла. Кровь на лице была, от того, что на неё надевали противогаз. Но особенно в 4 утра что там разглядишь?

— А сам факт, что всю ночь её держали, это разве нормально?

— Конечно, не нормально, тем более что Нелю пригласили совершенно без каких бы то ни было процессуальных оснований. Никаких документов про то, что она вызывается как свидетель, нету. Конечно, это уже само по себе незаконно. 

— Знаете, что ещё бросается в глаза? Ведь насколько они чувствуют свою безнаказанность, что просто отпустили, то есть были уверены, что она будет молчать! 

— Да, они, похоже, вообще не сомневались, что она не будет заявлять. Были уверены, что им всё сойдёт с рук и никаких последствий для них не будет. Это просто ещё раз подтверждает, что власть полиции в таких маленьких городах неограниченна, их люди просто боятся, потому что понимают: к кому они обратятся в случае чего? К той же полиции, которая их избила и изнасиловала? 

Вот Нелина мама за 10 дней до происшествия обратилась по телефону 102 и зарегистрировала заявление относительно угроз Кузива ей и Неле. В результате никакого действия не было произведено, никакого расследования не было. И вот мы имеем яркий пример последствия бездеятельности надзирающих структур. Если бы заявление в нормальной системе расследовалось, то была бы реакция и никакого Кагарлыка вообще бы не могло случиться. А так – система себя защищает, вот и имеем. Мы обратились к следствию, чтобы этот факт был детально расследован. По другим потерпевшим такая же ситуация. Он еще в январе обратился, и облпрокуратура об этом знала, дело было зарегистрировано, но не было никак расследовано. 

Сейчас расследуется факт пыток, но не бездеятельности. В Киевской областной прокуратуре никто на сегодняшний день за это не ответил. 

— Как, вообще, Неля собралась обратиться в полицию? В конце концов, у неё ребёнок, это дополнительный рычаг её уязвимости… И как Вы узнали о произошедшем и стали её адвокатом?

— Это два разных вопроса. Неля приехала домой в шоковом состоянии, легла спать, а когда проснулась, от сильных болей, то рассказала маме всю правду, и та настояла вызвать скорую. Приехал фельдшер, который её вразумил: если ты не заявишь, сказал он, то они снова тебя вызовут, и где гарантия, что в следующий раз они тебя не убьют или не будут насиловать всем полицейским участком? В общем, объяснил реальное положение дел – что в следующий раз может быть ещё жёстче. 

Тогда Неля поехала в Украинку – напомню, в Кагарлыке и Обухове ей отказали , — и там уже доктора провели медосмотр и зафиксировали её заявление об изнасиловании – и сообщили об этом, как обязаны по закону, в область. 

А по поводу защиты – изначально у неё появился очень странный адвокат, как ни удивительно, из Харькова. Кстати, он же защищал Зайцеву, которая на машине сбила 5 человек в пьяном виде. Он появился в первые же сутки, якобы нашёл Нелю через Фейсбук. Но, судя из материалов дела, он практически ни в каких следственных действиях – допросах, следственных экспериментах – участия не принимал. Фактически, сопровождал по телефону. То есть, какая изначально его роль там была, я могу только догадываться… Когда я узнала о деле из СМИ, то, учитывая его специфику (ведь изнасилование это ещё вопрос психологической травмы), решила предложить свою помощь. Нашла контакт мамы Нели, знакомый депутат райсовета, который знал меня как политика по ПАРЕ, рекомендовал меня ей: «ответственная, серьёзная, правозащитница». 

— Елена, я прочитала, что Кузив не проходил профобследования при поступлении на службу, кто-то будет нести за это ответственность?

– Хорошо бы, но это уровень «дисциплинарки». Поводов расклепать СБ полиции у нас предостаточно… В частности, у нас есть фактаж, что против полицейских этого отделения за несколько лет было подано 12 жалоб, и ни одна из них не была расследована. Но внутренняя служба безопасности полиции утверждает, что у них не было оснований возбуждать дела. Формально они провели внутреннее расследование,  и претензии иметь к ним тебе сложно – работу-то они свою провели. А реально мы понимаем, что из 12 жалоб все 12 безосновательные – это очень маловероятно. Но, действительно, каким-то образом это доказать в обратном порядке – что они действовали в интересах полицейских и с нарушением закона – уже очень сложно. 

— Знаю, что в парламенте Вы последние три года работали также над тем, чтобы состоялась ратификация Стамбульской конвенции против домашнего насилия. Разрешите спросить, может, и без явной связи с обсуждаемым нами случаем, но это вопрос также о бессилии и невозможности постоять за себя: почему «воз и ныне там»?

— Нужно 226 голосов, чтобы петиция была ратифицирована, а её ещё даже не выставляли на голосование. Есть партия власти, есть коалиция, которая отвечает за законодательные инициативы. Комитет иностранных дел, через который вносятся все наши международные документы, и Комитет по защите прав человека. Оба они возглавляются депутатами от фракции «Слуга народа».

— Что можно сделать в этой ситуации, когда затягивается вынесение на обсуждение? 

– Только общественное давление. Плюс давление международного сообщества. ЕС настаивал на ратификации этой Конвенции в своё время, поскольку Украина – одна из самых сложных стран с домашним насилием. Это вопрос какого-то движения, должны появиться лидеры, которые вокруг себя объединят женщин и начнут массовую информационную кампанию, начнут с этим системно работать как с проблематикой. 

— Но ведь в Украине какое-то бесчисленное множество женских организаций, что не так?

— Все наши женские организации работают по отдельности, нету необходимого масштаба. Каждый сделал маленькую акцию, написал какую-то статью – вот и нет общего эффекта. Для результата нужен ресурс: обеспечить, чтобы люди понимали, для чего это нужно, чтобы общество тоже давило на тех, от кого зависят изменения. Совет Церквей против ратификации Стамбульской конвенции из-за одного слова – «гендер»: он считает, что таким образом мы приведём к легализации в Украине однополых браков. Это не так, но переубедить их в обратном невозможно. Как с этим работать, с учётом того, что церковь достаточно влиятельна в Украине, поэтому многие журналисты не лезут в эту тему, даже не хотят помогать? Если нету громких историй и скандалов, то они не будут писать просто просветительскую статью, чем важна Стамбульская конвенция. 

— Ох, у нас же столько этих историй происходит! 

– Да, но мы возвращаемся к началу интервью: люди это нигде не фиксируют. А законодательная возможность наказать виновных базируется именно на актах фиксации.