Пересматривал тут шикарный детективный минисериал, по мотивам произведения Аркадия и Георгия Вайнеров. Где в ролях такие актерища как Шакуров, Самойлов, Пуговкин, Гафт, Филипенко. Воспринимается конечно намного острее чем а детстве… Диалоги в особенности радуют.

«– Потому как жить по-людски не даете. Если человек умел и к работе охоч, должен иметь он свое материальное награждение. Я работать спор да умел, а рядом – дармоед. Ему за общественность, за болтовню – грамоту, он, бездельник, как всяк дурак, красному рад, да и не стоит он большего, – а мне, на кой шиш нужна мне грамота? Я свою прибыль иметь хочу – а мне прогрессивку, пятак за просто так в зубы ткнут и на доску почетную. Ударник! А мне ваш почет – как рыбке зонт. Мне моя копейка надобна, тогда бы сроду на чужую не позарился. Да и не брал я никогда чужого вот до последнего случая. Инструмент фартовым людям делал – это было! Так они его за деньги покупали у меня, а что там творили они с ним – меня это не касаемо.

– Хороша у тебя философия, – пробормотал комиссар.

– А чего в ней плохого? Это если в сельпе топор куплю да жене дома башку снесу – что же, продавца со мной под суд? Я свой труд, умение приложил, вещь изготовил, а там не мое дело: «фомкой» и «гусиной лапой» орудуют или пользуют как сверло либо там вороток!

Комиссар тихо засмеялся и спросил:

– А ты зачем молнии на «фомках» ставил? Вещь приметной делал, скорее засыпаться можно было. Зачем?

Мельник пожал плечами:

– Просто так ставил. Вроде знака моего мастерового… Чтобы знали…

Комиссар покачал головой:

– Нет, неправда это, что просто так. А знак свой – это точно. Чтобы не спутали. Риск хоть и понимал, а жадность была сильнее. Блатной переплачивал охотно, шик свой в этом видел, да и вроде гарантии были твои молнии для него – знали, что ты хороший мастер. Но это теперь все не важно, я так, кстати спросил. Значит, заработка тебе честного не хватало, повязался ты с ворами. Так?

– Так, – согласился Мельник.

– А я вот на тебя уже все бумаги вытребовал, – сказал комиссар. – Не видать по ним, чтобы ты сильно бедовал на государственной получке. Куда тебе больше было – у тебя же детей нет?

– А при чем дети? – удивился Мельник. – Человеку и без детей копейка живая нужна.

– А зачем? – простовато спросил комиссар.

Мельник наклонился к нему ближе, жарко дыша жадностью и завистью:

– Ты соседей, чай, только на нижнем этаже у себя видел. Покои у тебя в квартире, поди, барские, как генералу полагается быть. И машиночка черная, лаковая с шофером подается по утрам, теплая, чтобы не застыл ты по дороге, спаси Бог. И дачка об два этажа, из кирпичиков сложенная с участком на гектар на цельный – все, все это имеешь. А мне почему нельзя? У нас ведь равенство! Или я рылом до равенства не вышел? Так ты скажи – я еще потерплю, повременю, когда мне все это понастроят да на блюдце с полотенцем подадут…

– Да, имею. Квартира хорошая и дачка ничего, не жалуюсь. И шофер с машиной положен мне по должности. Ну и что? Что следует из этого?

– А то следует, что ты от государства все это за так имеешь, а мне хоть бы малую толику от добра твоего руками своими мозолистыми заколотить надобно. Вот и считаешь ты меня жуликом, а я тебя тем и хуже только, что тоже жить хочу по-людски…

Комиссар засмеялся и с любопытством спросил:

– А кто был твой папа, Мельник? Чем отец занимался?

– Не бойся, не фабрикант, не помещик, не эксплуатировал никого. Трудовой был он человек.

– А точнее. Где трудился? Батрачил? На заводе Нобеля лямку тянул?

– Не батрачил, но и ему в жизни досталось горюшка да слез хлебнуть. Мастеровой он был человек.

Комиссар открыл ящик стола и достал несколько бумажек.

– Вот запросил я о тебе сведения по месту рождения и подтвердили мне, что твой папаша был действительно человек мастеровой. Архивы знаешь какую память долгую держат? И людей-то уж никаких не осталось с тех пор, а там все записано…

Мельник подсох лицом, глаза потускнели, пропал в них жаркий злой блеск. А комиссар надел на нос очки, отодвинул бумагу подальше от глаз:

– «…Мельник Андрей Никандрович, 1882 года рождения, мещанин города Самары, почетный гражданин городской, жалован золотой медалью Союза русских промышленников, владелец собственного каменного дома и двух доходных домов, держит механическую мастерскую с кузней и слесарную мануфактуру, имеет откупной лист на сборку и ремонт самодвижущихся экипажей американской компании „Форд“. В августе 1916 года получил заказ военного министерства на изготовление бронеавтомобилей, но развернуть производство смог только в 1918 году и поставлял броневики для армий атамана Краснова и генерала Деникина. Участник контрреволюционного заговора в Самаре, расстрелян по приговору Военно-революционного трибунала…» – Комиссар положил бумагу на стол и сказал: – Вот видишь, и впрямь папаша твой мастеровой был человек.

– А что ж, по-вашему, я за своего отца ответчик? Мне восемь лет было, когда он помер.

– Почему же ответчик? Я это к твоему разговору насчет моих богатств несметных и твоей сирости. Моего папашу убили вовсе под Волочаевкой, и был он не мастеровой, а крестьянин из-под Кондопоги. И когда стали мы с тобой сиротами-беспризорниками, перспективы у нас были равные. Но ты был умный и хотел свое хозяйство поставить, а я был глупый и от своего голодранства хотел весь мир накормить. Ты на рынке стал чайники паять, а в меня кулак Спиридонов железной чекой по башке классовое сознание вселил. Потом ты стал потихоньку ворованное скупать, а я на Путиловский подался. Ты у себя дома мастерскую налаживаешь, а я – рабфак. По радио поют «Вставай, страна огромная» – я под Ельню, а ты, с язвой-то со своей липовой, – под бронь механиком-наладчиком на хлебозавод. Что ты так смотришь на меня? Я твою биографию хорошо прочитал…

– Оно и видать! – сказал Мельник.

– Конечно, – невозмутимо ответил комиссар. – Я с батальонной разведкой – через линию фронта, а ты с буханкой под фуфайкой – через проходную. Да-а, значит, пришел я с фронта – и в ОББ – отдел борьбы с бандитизмом, а ты за старое. Я – по «малинам» и притонам, а ты – им инструмент надежный, двумя молниями меченный. И в конце оба мы с тобой в этом кабинете, только я здесь хозяин, а ты мне ответчик. Вот видишь, как оно все раскрутилось. А ты боялся, что душевного разговора у нас не получится. Вот теперь и объясни нам, как ты на это дело пошел.»

©️ Repoman