Это случилось много лет назад. Я, полная ненависти к себе, решила собой заняться. Я не просто была недовольна своей внешностью, я была в бешенстве от себя. Все в моем королевстве было наперекосяк — бесконечная суета, бесконечная виноватость, бесконечная ответственность и уничижение себя, так что даже однажды на съемках в Одессе, когда я вся вдруг пожелтела, — я с радостью согласилась на экстренную госпитализацию. Я легла, наконец, в чистую палату с банкой цветов на окне, мне принесли кашу и поставили капельницу — я провалилась в сон и покой. Горе наступило, когда пришли мои анализы и меня выписали — с побелевшей кожей и вроде здоровую. Мысленно я цеплялась за спинку своей железной кровати, покидая старый корпус госпиталя. Наверно, поэтому я так люблю больницы, там есть иллюзия, что тебя немного отпустили…

Оказавшись в Москве, я сквозь слезы оглядела свою фигуру в очередном беспощадном зеркале и записалась на тренировку! Конечно, я опоздала, еле вырвавшись из череды звонков, дел, важных монологов, которые струились из телефона в мое покрасневшее от трубки ухо. Я вбежала в зал в ­растянутой майке и во всем черном, ­коро­че. Из‑за опоздания я оказалась на тренировке вместе с молодой дамой — она была как резкая мне противоположность: яркая восточная красавица с властными бровями, коршунским носом и длинными волосами, рассыпанными по ­белоснежной майке крупными, как у Медузы Горгоны, кольцами.

Но что случилось дальше! Тренер был, как оказалось, какой-то бывший чемпион (не скажу, по какому виду спорта, иначе его легко вычислить) — жгучий восточный юноша. Я со всеми своими проблемами и запельмененным телом вдруг попала в индийское кино — юноша прямо на моих глазах влюблялся в Горгону, а она, сверкая капельками пота на пребелом лбу и бриллиантами в ушах, на шее и везде, — словно наливалась какой-то животной силой под его взглядом — он не мог оторвать от нее глаз. В конце тренировки мне показалось, он чуть не потерял сознание, когда она хлопнула дверью и даже не попрощалась!

«Вот это да! — подумала я, ощупывая свой промокший камуфляж на измученном теле. — Пришла похудеть, а тут такое!» Я даже заулыбалась, как трехлетний ребенок, переключив внимание со своих личных горестей на такое чудо, — его не­возможно было не почувствовать, у меня самой заколотилось сердце. Более того, сердце заколотилось у красавицы тоже. Когда я вошла в раздевалку, она уже сидела в черном платье и курила. Рассыпанные волосы закрывали половину ее затуманенного лица, я прокралась мимо, раздумывая, где бы мне незаметно переодеться, — она сидела прямо посередине единственной лавки, вся в чувствах.

— Меня зовут Сара, — вдруг сказала она низким голосом, — вам не плохо от моих сигарет? Я вообще-то не курю… — и она замолчала.

Когда мы вместе вышли на улицу, светило яркое солнце — я заметила, что Сара как-то резко осунулась.

— Вы знаете, у вас даже лицо похудело уже! — ­сообщила ей я. — Какой молниеносный результат!

— Да, мое сердце так колотится… Что же мне теперь делать? — прошептала она, озираясь. — Где же понедельник?

— Вообще-то понедельник был вчера, а сегодня уже вторник. Она расхохоталась: — Понедельник — это мой муж! Это его так назвали родители, у него есть брат Четверг и сестра Пятница, серьезно!

Она стала рассказывать, что в деревне, где родился муж, есть семья, которая назвала своих детей Осень и Весна. Мы вздрогнули посередине ее рассказа от близкого гудка автомобиля — это приехал муж Понедельник. Он действительно выглядел как понедельник: неотвратимый и ­суровый мужчина с загорелым лицом, одетый, как итальянец из фильмов про Сицилию, в светлый наутюженный костюм, с печаткой на руке. Охранник распахнул перед Сарой дверь в салон, и в меня буквально ударил поток света! Весь автомобиль внутри был инкрустирован стразами, даже спинки кресел с работающими в них панелями телевизоров.

— Вас подвезти? — спросила она.

— Ой, нет.

Увиделись мы с ней через день на следующей тренировке — как-то так вышло, что без договоренности нас теперь записывали вместе, а может, умная Сара так усыпляла бдительность мужа?

Скажу честно, что такие тренировки мне как сценаристке пропускать было бы преступлением! Вот уж на кого они лечебно действовали, так это на Сару — кажется, с той встречи она не съела ни кусочка в отличие от меня, а только курила сигарету за сигаретой. Перед тренировкой она гасила окурок, закалывала волну волос бриллиантовой шпилькой и, кашляя, заходила вслед за мной в тренировочный зал. Он, то есть влюбленный чемпион, встречал ее горящим и покорным ­взглядом. Я крутилась рядом, бесцветной, но ­любопытнейшей молью — весь зал был уклеен зеркалами, и я, даже отворачиваясь, замечала легкие касания, улыбки, вздохи…

Глядя на тающую от любви Сару, я сама как-то приосанилась и засчастливела — находясь в лучах чужой влюбленности, моя «темная комната депрессий и беспросветки» тоже осветилась. В Москве, как помню, стояла жара, я перешла исключительно на салаты, которые заворачивала в лаваш — и хрумкала им в вечерней тиши после тренировок. Хоть я и не была влюбленной, но аппетит пропал даже вблизи этих испепеляющих отношений.

Недели через три Сара вдруг попросила меня выйти после занятий первой и «постоять на страже», буквально как в детстве.

— Как только вы увидите Понедельника, вы можете мне позвонить? — спросила она вдруг осипшим голосом, как перед смертью.

— Какой кошмар, Сара, конечно! — ответила я, зажав в руке телефон с заготовленным номером.

«Неужели он зайдет в зал, — размышляла я под дверью, — ведь раньше он никогда не заходил!» Положение мое было двояковыпуклое. Я судорожно придумывала, как буду останавливать обманутого мужа. А если он ворвется? Что тогда?

В тот день он не зашел за Сарой, я потеряла энное количество калорий, нервничая под дверью, а она, садясь в свою сверкающую машину, на прощанье мне сказала:

— Ну, до завтра? Завтра кросс.

Мне пришлось кивнуть, хотя о кроссе по раскаленной Москве я впервые слышала.

Понедельник зорко вцепился в меня взглядом, я втянула в себя живот и хотела отойти, но он прям схватил меня за локоть:

— Мы довезем вас, ведь Сара так дорожит вашей дружбой! А те, кто дороги Саре, дороги и мне.

Я села сзади. Пока ехали, пара стразов с потолка отвалилась и упала мне на колени.

— Это Понедельник мне сделал такой подарок, ослепнуть можно, — прокомментировала Сара и выкинула стразы в окно.

Когда подъехали к моему дому, она вышла, чтобы проводить меня.

— Надеюсь, мне не нужно бежать с вами кросс? — прошептала я.

— Это не кросс, — только произнесла она одними губами, как возник Понедельник и рванул подъездную дверь, чтобы я скорее скрылась.

Кошмар нарастал. Сара звонила в ночи с каких-то тайных номеров и просила «не предавать ее».

На следующий день мы встретились в парке — только влюбленные побежали в одну сторону, а я — в другую. Таким образом где-то на второй месяц я начала худеть, лицо в зеркале уже не казалось мне одутловатым, только очень тревожным. Кроссы были регулярными, мне они реально стали нравиться. Я вошла в режим, только вот на каждой скамейке мне мерещился обманутый муж в виде Каренина, но намного опаснее.

На третий месяц наших тренировок чемпион-тренер вдруг пропал! Сначала позвонили из клуба и отменили намеченное занятие, на мой звонок Сара назначила встречу.

Это все-таки была очень умная дама, и, даже влюбленная, она была словно чекист — холодная голова и горячее сердце.

— Я спрятала его! Не спрашивай кого и куда, — она закурила, я видела, как дрожала ее рука, усыпанная гигантскими бриллиантами, — в тот день я не знала, что видела эту руку в последний раз. — К тебе еще не приходили?

— А должны? — Наверно, нет, но… я бросаю Понедельника… Ты понимаешь.

— Зачем же ты пришла?

— Ты все-таки исчезни, хоть на неделю, тебе есть куда?

— Сара, ты пришла меня предупредить?

— Да, надо пропасть.

И Сара пропала. Потом уже спустя полгода я ­узнала, что в тот день Понедельник, выследив ее машину, на светофоре бросил в опущенное стекло гранату ей прямо между ног. Она схватила ее и выбросила назад в окно — граната разорвалась прямо в воздухе, оторвав ей правую кисть, а ему — ногу. Когда его оттаскивали от машины охранники, он кричал на всю улицу: «Я все равно убью тебя!»

И ровно через полгода раздается звонок.

— Поверните голову, я рядом, — это был голос Понедельника. — Я прошу, поговорите со мной.

Охранники открыли ему дверь моей машины, он вышел с палочкой — оказывается, ему сделали протез вместо оторванной ноги — сел рядом на ­сиденье. Сел и долго молчал. В руках он держал небольшую коробку. Прошла минута. Другая.

— Я прошу передать ей это, — он открыл коробку.

На атласной подушке лежала маленькая ручка-протез, только вся усыпанная бриллиантами.

— Я не могу без нее. Я не могу без нее жить. Я люблю ее до гроба и после гроба.

Он вышел, прихрамывая, оставив «руку» рядом со мной.

Но Сара так и не вернулась к нему. Это долгая история, но она не вернулась к нему и осталась со своим любимым.

Так я начала бегать кроссы.