Театр — это место, где возможно всё. Даже невозможное. Где трагедия может обернуться комедией, а оплошность — стать легендой. Потому что сцена жива. Как и смех, который она нам дарит.

Малый театр. Мария Ермолова — звезда сцены. Все замерли: на спектакле трагический момент — за кулисами раздаётся выстрел. Муж героини свёл счёты с жизнью. На сцену врывается актёр Александр Южин. Ермолова, вся в ужасе, спрашивает:

— Кто стрелял?!

Южин, на взводе, запыхавшись, пытается сказать «Ваш муж», но вместо этого отчеканивает:
— Вах мух!..

Ермолова, побелев, переспрашивает:
— Мох мух?!
И падает в обморок.

Та же сцена, но годы спустя. На ней — два театральных титана: Михаил Царёв и Александра Яблочкина. Оба — легенды, оба — в возрасте. Зрителей ждёт мудрый диалог:

Яблочкина: — Кашу маслом не испортишь.
Царёв (по тексту должен парировать): — Смотря каким маслом…

Но вместо этого выходит шедевр абсурда:
Яблочкина: — Машу каслом не испортишь.
Царёв, не моргнув глазом: — Смотря каким каслом…

Зал лег под кресла от смеха. А мэтры — ни сном ни духом, всё сыграли всерьёз. Возраст… но талант — вечен.

В Александринке, ещё до революции, выступал Василий Далматов — харизматичный актёр родом из балканской Далмации. Однажды на сцене он полностью запутался в реплике. Вместо «Подай перо и чернила» выдал целый вокабулярный брейк-данс:

— Подай перна и черна… тьфу… чернила и пернила… о господи… черно и перно… да дайте ж мне, наконец, то, чем пишут!

Зрители ревели. Сам Далматов потом оправдывался: акцент, мол, и волнение. А сцена, как известно, ошибок не прощает — но зрители их любят.

1967 год. Московский театр «Современник». Идёт пафоснейшая пьеса Михаила Шатрова «Большевики». Сцена — драматическая: Ленина только что ранили, Совнарком решает судьбу революции. На сцене — полный серьёз. И тут выходит Евгений Евстигнеев, чтобы сказать сакраментальное:

— У Ленина лоб жёлтый, восковой…

Но артисты — тоже люди. Евстигнеев путает слова и сообщает стране:
— У Ленина… жоп жёлтый!

Совнарком, забыв о классовой борьбе, в панике разбегается за кулисы, корчась от смеха. Постановка встала. Зрители сидели, не дыша: не то смеяться, не то арестовать кого-то. К счастью, обошлось.

В провинциальном театре армянский мастер сцены Ваграм Папазян приехал играть Отелло. Его Дездемона — совсем юная дебютантка, трясётся от страха как осиновый лист. Это помогло — ведь героиня по сюжету и должна волноваться.

Но когда настал момент сценического удушения, произошёл конфуз. Девушка по ошибке легла в кровать ногами к балдахину. Мавр торжественно откинул полог — и… увидел ноги. Трепещущие.
Он слегка опешил, задумался, закрыл полог и обошёл кровать с другой стороны.

Дездемона, в панике сообразив, что лежит не в ту сторону, в спешке перекладывается. Мавр снова открывает балдахин — и опять… ноги!

После этого убивать было уже некого. Публика смеялась, Отелло растерянно молчал. Дездемона — жива.

А теперь — история о выстреле, которого не было. Театр ставил «Евгения Онегина». Дуэль. Все ждут выстрела. Но техник-шумовик куда-то пропал — то ли покурить, то ли в буфет, то ли вообще ушёл в люди. Помощник режиссёра в панике хватает черенок от лопаты и решает сам сымитировать выстрел — ударом по столику за кулисами.

Онегин поднимает руку — пистолет наведен, момент истины! Помреж со всего размаху шарахает по столику. Только вот не заметил: за тем столиком стоял рабочий сцены, задумчиво опершийся на него ладонью…

И вот сцена:
Звучит напряжённая музыка.
Онегин стреляет.
Раздаётся не выстрел, а глухой удар и… чудовищный, залихватский мат из-за кулис!

Ленский падает, как и положено. Правда, не от пули — от хохота. Зал ахнул, но никто не возмутился. Наоборот — посчитали, что это неожиданный режиссёрский приём. «Современно!» — сказали потом критики.

©️ Василий Волков